http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4526 Numéros fr lun., 15 avril 2024 15:18:04 +0200 lun., 15 avril 2024 15:18:04 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4526 0 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4532 lun., 15 avril 2024 15:27:55 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4532 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4533 lun., 15 avril 2024 15:29:20 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4533 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4536 Si les Occidentaux disposent, à la fin du XVIIIe siècle, d’informations substantielles au sujet de la Sibérie, que savent-ils du Grand Nord sibérien ? Peu de choses, eu égard à la difficulté d’accéder à cette contrée reculée qui effraie plus d’un aventurier, au risque encouru de se confronter à leur climat extrême et surtout à la rétention d’information à laquelle procèdent les autorités russes. De là, des témoignages souvent parcellaires et peu fiables sur ce désert glacé, brumeux, venté, obscur et réputé inhabitable. Mais l’opiniâtreté des explorateurs, quels que soient leurs mobiles et leur nationalité, amènera progressivement à une meilleure connaissance de cet espace encore vierge et de ses habitants « sauvages », qui ne seront appréhendés avec objectivité qu’à l’aube du XIXe siècle. At the end of the 18th century, Westerners had substantial information about Siberia, but what did they know about the Siberian Far North? Not much, considering the difficulty in accessing these remote regions, the risk of confronting their extreme climate and especially the withholding of information by the Russian authorities. This explains the often fragmented and unreliable testimonies on this icy, misty, windy, dark and reputedly uninhabitable desert. But the obstinacy of the explorers, whatever their motives or nationality, gradually led to better knowledge of this still virgin space and its “savage” inhabitants, who were not viewed with objectivity until the dawn of the 19th century. В конце XVIII века западная публика обладала значительным объёмом информации о Сибири, но что она знала о сибирском Крайнем Севере? Немного, учитывая сложность доступа к этому отдалённому региону, пугающую многих искателей приключений, а также риск столкнуться с суровым климатом и особенно с сокрытием информации российскими властями. Отсюда часто обрывочные и недостоверные сведения об этой ледяной, туманной, ветреной, тёмной и, по общему мнению, необитаемой пустыне. Но упорство первопроходцев, каковы бы ни были их мотивы и гражданство, постепенно приводит к более глубокому познанию этого ещё девственного пространства и его «диких» обитателей, которых станут объективно описывать лишь на заре XIX века. lun., 15 avril 2024 15:54:10 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4536 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4550 L’historiographie de l’incorporation de la Sibérie dans l’État de la Moscovie commence dès le XVIIIe siècle avec L’Histoire de la Sibérie de Gerhard Friedrich Miller. Le débat sur cette question oscille entre deux visions radicalement opposées : selon la première, la Sibérie a été conquise et a signifié la brutale exploitation ou la fin des communautés locales ; selon la seconde, le rattachement de la Sibérie à l’État russe a été un processus mutuellement bénéfique. Le présent article est consacré à la notion de « colonialisme » appliquée à la Sibérie du XVIIe siècle. Il étudie les arguments des historiens qui tentent de déterminer si la colonisation russe a été un phénomène unique ou s’il est possible d’établir des parallèles avec d’autres puissances coloniales européennes. La Russie était-elle déjà un empire colonial au XVIIe siècle ? The historiography of the incorporation of Siberia into the State of Muscovy begins in the 18th century with The History of Siberia written by Gerhard Friedrich Miller. The debate on this issue oscillates between two radically opposing views: according to the first view, Siberia was conquered, which meant brutal exploitation and the end of local communities; according to the second view, the annexation of Siberia to the Russian State was a mutually beneficial process. This article is devoted to the notion of colonialism applied to 17th-century Siberia. It studies the arguments of historians who attempt to determine whether Russian colonisation was a phenomenon like no other or whether it is possible to draw parallels with the experience of other European colonial powers. Was Russia already a colonial empire in the 17th century? Историография вхождения Сибири в состав Московского государства начинается в XVIII веке с «Истории Сибири» Герхарда Фридриха Миллера. Взгляды на этот процесс часто диаметрально противоположны. Согласно первой точке зрения, Сибирь была завоёвана, что привело к жестокой эксплуатации или уничтожению коренных народов. Согласно второй, присоединение Сибири к Российскому государству было взаимовыгодным процессом. Наша статья посвящена анализу понятия «колониализм» применительно к Сибири XVII века. В ней изучаются аргументы историков, пытающихся определить, была ли российская колонизация уникальным явлением или же можно провести параллели с другими европейскими колониальными державами. Была ли Россия уже в XVII веке колониальной империей? lun., 15 avril 2024 15:54:35 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4550 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4565 Les villes de l’Arctique russe sont exceptionnelles de par la rapidité de leur urbanisation, leur taille, leur population et les difficultés extrêmes des conditions de vie quotidienne et de travail. Les transformations qu’elles subissent depuis leur construction et surtout depuis les années 1990 sont multiformes. Au niveau macrologique, les conséquences de la construction des villes arctiques et des réalisations de l’époque soviétique seront étudiées pour comprendre les conséquences de la fin de l’Union soviétique sur cette zone singulière (déclin des populations, fin des subsides polaires, effondrement de certaines productions, mais aussi croissance de villes extractives plus jeunes). Au niveau micrologique des individus travaillant dans ces villes, il s’agira de déchiffrer leur réaction face aux politiques mises en œuvre ou pas dans ces villes, mais aussi de souligner leur attachement souvent paradoxal et pourtant profond pour ces confins hostiles et insolites. Enfin, l’article aborde les stratégies économiques et politiques de développement ou de reformation de l’Arctique qui dictent de nouvelles formes d’organisation du travail (comme notamment le travail en rotation), ainsi que les questions relatives à la réinstallation de populations qui apparaissent comme un point sensible des transformations arctiques. Cities of the Russian Arctic are exceptional due to the speed of their urbanisation, size, population, and extreme difficulty of everyday life and working conditions. The transformations undergone since their construction, and especially since the 1990s, are multifaceted. At the macro level, we examine the consequences of the construction of Arctic cities and the achievements of the Soviet era to understand the repercussions that the end of the Soviet Union had on this unique area (population decline, end of polar subsidies, collapse of certain productions, as well as growth of younger extractive cities). At the micro level of individuals working in these cities, we will try to decipher their reaction to the policies implemented (or not) in these cities; we also point out their often paradoxical, yet deep attachment to these hostile and unusual environments. Finally, the paper addresses the economic and political strategies for the development and reformation of the Arctic which require new ways of organising work (rotational work, for example), and tackles such questions as population resettlement, among the more sensitive issues related to the transformations of the Arctic. Города российской Арктики впечатляют скоростью урбанизации, размерами, численностью населения и невероятными трудностями в повседневной жизни и в работе. Преобразования, которые претерпели арктические города с момента их строительства и особенно с начала 1990-х годов, многогранны. В статье на макрологическом уровне изучаются последствия распада Советского Союза на этом уникальном пространстве (с одной строны – сокращение населения, прекращение выплаты полярных субсидий, коллапс отдельных производств, и с другой – рост молодых добывающих городов). На микрологическом речь идёт об изучении реакций людей, работающих в Арктике, на политику властей, проводимую (или нет) в этих городах, а также о часто парадоксальной, но всё же глубокой привязанности людей к этим необычным суровым местам. Наконец, в статье рассматриваются экономические и политические стратегии освоения или реформирования Арктики, диктующие новые формы организации труда (например, вахтовый метод), а также вопросы, связанные с переселением людей, которое представляется болевой точкой в преобразовании этого пространства. lun., 15 avril 2024 16:08:55 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4565 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4573 Bien que le concept même d’espace public reste assez flou dans le débat scientifique, il apparaît essentiel pour comprendre le tissu social de l’environnement urbain. Cet article est consacré à la compréhension des caractéristiques des espaces publics dans la ville arctique, à partir de l’exemple de la ville de Nadym dans l’Arctique sibérien. Comme pour beaucoup d’autres habitants non autochtones des villes arctiques, à Nadym les conditions naturelles et climatiques difficiles sont très inhabituelles et perçues comme une contrainte pour habiter l’espace urbain. Ainsi, l’article se propose de répondre aux questions suivantes : quelles sont les opportunités de rencontres et de socialisation entre ces habitants en dehors du cercle restreint de la famille, des amis et des collègues ? Quelles limites les habitants voient-ils dans l’aménagement d’espaces publics ouverts ? Quels nouveaux espaces publics sont formés par et pour les habitants en milieu urbain ? L’article se fonde sur des données d’observation et des entretiens effectués auprès des habitants, à distance et lors de terrains, en 2020 et 2021. Although the very concept of public space remains quite vague in scientific debates, it is essential for understanding the social fabric of an urban environment. This paper is devoted to understanding the characteristics of public spaces in Arctic cities using the example of the city of Nadym, in Siberia. For the inhabitants of Nadym – as for many non-indigenous inhabitants of other Arctic cities –, the harsh natural and climatic conditions are very unusual and are perceived as an obstacle to inhabiting urban spaces. The paper aims to answer the following questions: for these settlers, what are the opportunities for meeting people and for socializing outside the restricted circle of family, friends and colleagues? What limits do residents see in the development of open public spaces? What new public spaces are being formed by and for the city's inhabitants? The paper is based on observational data and on interviews carried out with residents remotely and during the authors’ stays in 2020 and 2021. Несмотря на то, что в научной дискуссии понятие публичных пространств остаётся достаточно расплывчатым, оно очень важно для понимания социальной ткани городской среды. Данная статья посвящена осмыслению особенностей публичных пространств в арктическом городе на примере сибирского Надыма. В отличие от коренных народов, для жителей Надыма, как и для многих других жителей арктических городов, суровые природно-климатические условия остаются непривычными и воспринимаются как ограничительный фактор для обживания городского пространства. В статье предложен поиск ответов на вопросы: каковы возможности для встреч и общения между горожанами за пределами узкого круга семьи, друзей и коллег? Какие ограничения местные жители видят в освоении открытых публичных пространств? Какие новые публичные пространства формируются жителями города и для жителей города? Статья основывается на данных наблюдений и интервью с местными жителями, собранных как дистанционно, так и во время посещения Надыма в 2020-2021 гг. lun., 15 avril 2024 16:09:18 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4573 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4592 L’histoire des migrations à l’époque soviétique et post-soviétique permet d’expliquer la structuration de communautés et de véritables diasporas musulmanes dans le Grand Nord. Les conditions climatiques exigeantes, l’éloignement et la forte industrialisation des villes du Grand Nord contribuent à accentuer certaines caractéristiques qui façonnent le paysage social dans lequel vivent les musulmans. Cette étude offre un cas d’étude régional original du développement de l’islam, de son adaptation et de la transformation du paysage urbain arctique autour de la fabrique de symboles matériels (mosquées, salles de prière, habitudes vestimentaires) et immatériels (notion de licéité : halal) islamiques. La notion d’Islam polaire analysée ici renvoie à des spécificités de vie et de mode de fonctionnement des musulmans dans le Grand Nord et l’Arctique et de l’affirmation de l’islam dans un contexte inhabituel. De plus, les transformations socio-économiques et politiques participent à la construction d’une nouvelle identité arctique et de tout un univers de significations pour les communautés musulmanes originaires du Caucase et des pays d’Asie centrale. The history of migration during the Soviet and post-Soviet eras helps to explain the structuring of communities in the Far North and the emergence of Muslim diasporas. The demanding climatic conditions, remoteness and large-scale industrialisation of the cities of the Far North accentuate certain characteristics which shape the social landscape Muslims live in. This study offers an original regional case study of the development and adaptation of Islam, and of the transformation of the Arctic urban landscape around the production of material symbols (mosques, prayer rooms, clothing habits) and immaterial symbols (notion of permissibility, halal practices). The concept of polar Islam experienced here refers to the specific ways Muslims live and function in the Far North and the Arctic, and the affirmation of Islam in an unusual setting. This occurs in the midst of socio-economic and political transformations shaping a new Arctic identity and a whole new set of meanings for Muslim communities originating from countries in the Caucasus and Central Asia. История миграции советской и постсоветской эпох помогает объяснить образование мусульманских общин и даже настоящих диаспор на Крайнем Севере. Сложные климатические условия, удалённость от центра и мощная индустриализация городов Крайнего Севера способствуют усилению определённых характеристик, формирующих социальный ландшафт, в котором живут мусульмане. Данное исследование представляет собой анализ оригинального примера развития и адаптации ислама в этом регионе, а также изучение трансформации арктического городского ландшафта вокруг производства разного рода символов, как материальных (мечети, молитвенные комнаты, традиции в одежде), так и нематериальных (понятие допустимости, халяль). Анализируемое здесь понятие полярного ислама отсылает к особенностям жизни мусульман на Крайнем Севере и в Арктике, а также укреплению ислама в этом необычном контексте. Социально-экономические и политические изменения способствуют становлению новой арктической идентичности и целого набора смыслов для мусульманских общин родом с Кавказа и из стран Центральной Азии. mar., 16 avril 2024 14:54:12 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4592 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4596 Les récits d’éleveurs de rennes et de villageois nénètses sur lesquels se fonde cet article éclairent la difficile coexistence de plusieurs lois – la « loi de la toundra », la législation russe, la loi du marché – au sein d’un écosystème pris entre plusieurs enjeux humains, malgré des efforts de traduction opérés par des intermédiaires culturels entre les mondes nénètse et russe : la perpétuation d’un mode de vie ancestral et la prospection de ressources énergétiques. De fait, les bouleversements socio-écologiques affectant la Sibérie occidentale (sub)arctique depuis le XVIIIe siècle ont donné lieu à des conflits, des négociations et des adaptations entre les Nénètses des forêts, l’État russe et l’industrie des hydrocarbures, tant en matière de relation à la nature que de droits d’usage des ressources de la toundra boisée. Cet article étudiera les stratégies territoriales revendiquées par nos informateurs devant une pression exogène croissante, tout en rappelant l’évolution des rapports cosmopolitiques entre les Nénètses des forêts et ceux qu’ils perçoivent comme des « arrivants étrangers » depuis la conquête de la Sibérie. The accounts of Forest Nenets reindeer herders and villagers on which this article is based reveal the arduous coexistence of several laws: the “law of the tundra”, Russian legislation and the law of the market. Despite translation efforts made by “cultural brokers”, it is an ecosystem caught between competing human concerns: the perpetuation of an ancestral lifestyle for the Nenets and the exploration of energy resources for Russia. In fact, the socio-ecological upheavals affecting subarctic Western Siberia since the 18th century have given rise to conflicts, negotiations and adaptations between the Forest Nenets, the Russian state, and the oil and gas industry, related to conceptions of nature and land-use rights. This article focuses on the territorial strategies carried out by our informants in the face of growing exogenous pressure, and touches upon the evolution of cosmopolitical relations between the Forest Nenets and those they perceive as “foreign incomers” since the conquest of Siberia. Истории оленеводов и жителей ненецких деревень, лежащие в основе этой статьи, проливают свет на трудное сосуществование сразу нескольких законов – «закона тундры», российского законодательства, закона рынка – внутри экосистемы, где есть ещё и множество человеческих факторов. И это несмотря на усилия по переводу, предпринимаемые культурными посредниками между ненецким и русским мирами: с одной стороны – исконным образом жизни, с другой – освоением энергетических ресурсов. Социально-экологические потрясения, затронувшие западную (суб)арктическую Сибирь с XVIII века, привели к конфликтам, переговорам и договорам между лесными ненцами, российским государством и акторами углеводородной индустрии, как с точки зрения отношения к природе, так и в плане прав на использование ресурсов лесотундры. В статье изучаются территориальные стратегии, выработанные нашими респондентами в условиях растущего экзогенного давления. Также обсуждается эволюция космополитических отношений между лесными ненцами и теми, кого они ещё со времён завоевания Сибири воспринимают как «чужаков-пришельцев». mar., 16 avril 2024 14:54:26 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4596 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4607 L’article étudie le paysage culturel des éleveurs de rennes vivant dans la partie sud-est du district autonome de Tchoukotka dans son contexte historique. Il retrace les perceptions par les peuples indigènes de la nature qui les entoure. Il montre quels sont les liens spirituels qui unissent leur monde à celui de la nature et de quelle manière des événements qui se sont déroulés il y a plusieurs décennies restent ancrés dans le paysage culturel moderne des éleveurs de rennes tchouktches. Dans cet article, l’auteur s’appuie sur des matériaux recueillis lors de ses missions en Tchoukotka entre 2016 et 2023. The article describes the cultural landscape of reindeer herders in the south-eastern part of the Chukotka Autonomous Okrug in its historical context. It shows how the indigenous people see the natural environment around them, what mental and spiritual ties unite their world and nature, and how events that took place several decades ago are embedded in the modern cultural landscape of Chukchi reindeer herders. Materials for this article were collected by the author during his travels in Chukotka between 2016 and 2023. В статье исследуется культурный ландшафт оленеводов, проживающих в юго-восточной части Чукотского автономного округа, в его историческом контексте. Анализируется восприятие коренными народами окружающей их природы. Изучаются духовные связи, объединяющие их мир с миром природы, и то, насколько события, произошедшие несколько десятилетий назад, оставили след в современном культурном ландшафте чукчей-оленеводов. В статье автор опирается на материалы, собранные во время его поездок на Чукотку в период с 2016 по 2023 годы. mar., 16 avril 2024 14:54:46 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4607 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4619 Ancrée dans le contexte multiculturel du Kamtchatka contemporain modelé par la colonisation russe, cette étude ethnographique tente d’appréhender les enjeux liés aux rêves de mots, objets ou entités considérés comme liés au monde koriak. À partir de deux rêves racontés par des femmes koriak, le texte analyse plus spécifiquement les implications du passage de la langue russe au koriak dans ces récits. Il montre l’existence de systèmes de classification et de terminologies interprétatives locales. En articulant les transcriptions des récits de rêves aux contextes sociaux et biographiques de ces expériences oniriques, la présente étude s’intéresse à leur effet sur la vie éveillée des rêveuses et de leur entourage. L’article propose enfin d’envisager le partage de récits de rêves comme un processus participatif qui engage l’ethnographe et transforme sa méthode sur le terrain. Set in the multicultural setting that characterizes contemporary Kamchatka, shaped by Russian colonisation, this ethnographic study attempts to understand the complex implications of dreaming about specific words, items and entities considered as belonging to the Koryak world. Based on two dreams told by Koryak women, it analyses the meaning of a switch from Russian to the Koryak language in these narratives. The text shows the existence of local classificatory systems and interpretative terminologies. By linking these dreams to their social and biographical contexts, it aims to understand their impact on the waking lives of the dreamers and those around them. Finally, the paper proposes to consider dream-sharing as a participatory process that engages the ethnographers in the fieldwork and transforms their method. В основе данного этнографическго исследования лежит мультикультурный контекст современной Камчатки, претерпевший изменения в результате российской колонизации. Исследуются проблемы, связанные со сновидениями о словах, предметах, сущностях, связанных с корякским миром. На основе двух снов, рассказанных корякскими женщинами, анализируется роль перехода с русского на корякский язык во время этих рассказов. Демонстрируется существование разных систем классификации снов и разной терминологии их интерперетации. Проводится связь между толкованием сновидений и их социальным и личным контекстами. Особое внимание уделяется влиянию снов на жизнь наяву как сновидиц, так и окружающих их людей. Наконец, в статье предлагается рассматривать обмен рассказами о сновидениях как процесс, в который вовлекается этнограф, и который влияет на методы его работы. mar., 16 avril 2024 15:22:13 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4619 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4630 Cet article examine les pratiques modernes d’exploitation des ressources biologiques par les peuples autochtones dans le contexte de la gestion traditionnelle et durable de la nature. Alors que les ressources marines et fluviales diminuent de manière inévitable, il est crucial de s’interroger sur le maintien mesuré de cette activité économique, tout en préservant le niveau de vie, voire en améliorant sa qualité. Que signifie l’identité autochtone aujourd’hui ? Pour y répondre, cet article s’intéresse à l’entreprenariat autochtone, au développement du tourisme ethnique, à l’artisanat, à l’art populaire et à l’art professionnel. Ce travail est fondé sur des matériaux recueillis sur l’île de Sakhaline entre 2000 et 2021. This article examines modern practices in the use of biological resources within the context of traditional sustainable nature management by indigenous peoples. Today, as marine and river resources are inevitably diminishing, it becomes important to tackle the issue of using them with moderation while preserving or even improving standards of living. What does an indigenous identity mean in a contemporary setting? I look at indigenous entrepreneurship, the development of ethnic tourism, folk arts and crafts, and professional art. The article is based on field materials collected on Sakhalin in 2000-2021. В статье рассматриваются современные практики эксплуатации биологических ресурсов коренными народами Сахалина в контексте традиционного рационального природопользования. При неизбежном сокращении морских и речных ресурсов крайне важно задуматься о поддержании такого рода экономической деятельности. При этом надо принимать во внимание необходимость сохранения и даже повышения уровня жизни. Что сегодня означает коренная идентичность ? Чтобы ответить на этот вопрос, особое внимание в статье уделяется предпринимательству коренных народов, развитию этнического туризма, ремёсел, народного творчества и профессионального искусства. Работа основана на материалах, собранных на острове Сахалин в период с 2000 по 2021 год. mar., 16 avril 2024 15:22:34 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4630 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4642 Au cours des dernières décennies, la littérature sur les déchets s’est développée dans deux directions principales. Partant du principe que les déchets sont une catégorie naturelle dont nous devons « nous débarrasser », les études sur la gestion des déchets et leur durabilité proposent principalement des solutions : par exemple, la proposition des 3R - recyclage, réutilisation et réduction - ou l’« économie circulaire ». Quant à la littérature scientifique sur les déchets, elle adopte d’emblée une position plus critique et favorise une approche relationnelle des déchets. Notre objectif est de faire dialoguer ces deux principaux courants de recherche en présentant deux études de cas menées au sein de communautés autochtones du nord de la Russie. Non seulement nous mettons en lumière les préjugés cachés de la notion d’économie circulaire ainsi que d’autres pratiques « innovantes » de résolution des problèmes dans la littérature sur la gestion des déchets, mais nous proposons également d’accorder une plus grande attention aux pratiques non hégémoniques en matière de déchets au sein de l’autochtonie, qui sont souvent négligées dans les travaux sur la gestion des déchets et les études sociales. on the assumption that waste is a natural category, which we need to “dispose of,” the scholarship on waste management and its sustainability offers mainly problem-solving propositions (e.g., the 3Rs - recycle, reuse and reduce - also called the “circular economy”). The scientific literature on waste takes a more critical stance from the outset and puts forward a relational account of waste. We aim to start a dialogue between these two main research streams through a presentation of two case studies among indigenous communities in the Russian North. In addition to exposing the hidden biases of the notion of a circular economy and other “innovative” problem-solving practices in waste management literature, we propose to pay more attention to non-hegemonic waste practices amongst communities, which are often overlooked in both the waste management and social studies of waste literature. За последние десятилетия исследования по переработке отходов развивались по двум основным направлениям. С одной строны, основываясь на том, что отходы – это категория, от которой мы должны «избавиться», исследователи предлагают такие решения как переработка, утилизация и сокращение, или «циркулярную экономику». В других, научных, публикациях занимается более критическая позиция и отдается предпочтение реляционному подходу к мусору. Наша цель – установить диалог между этими двумя подходами. Для этого мы представляем два тематических исследования, проведённых в общинах коренных народов Севера России. Мы не только анализируем скрытые предрассудки по отношению к циркулярной экономике и другим «инновационным» практикам решения проблем с отходами, но и предлагаем уделить больше внимания негегемонистской практике обращения с отходами коренного населения. Она часто упускается из виду и в публикациях о переработке отходов, и в социальных исследованиях. mar., 16 avril 2024 15:22:56 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4642 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4648 La figure du « chamane-guerrier » iakoute Alexandre Gabychev est devenu le centre de l’attention des médias, de 2019 à 2020. Cet intérêt a été éveillé tant par le but déclaré d’« exorciser le démon du Kremlin » que par la personnalité même de Gabychev. L’article est le résultat de sources diverses collectées dans le cadre d’une recherche sur un documentaire consacré au « chamane-guerrier ». Sa « vision du monde » mêle des éléments autochtones iakoutes et orthodoxes russes. À beaucoup d’égards, Gabychev marche dans les pas des « fols en Christ » de la tradition orthodoxe russe. En effet, son attitude et sa personnalité peuvent être perçues comme une série de contradictions dépourvues de sens et illogiques dans le cadre du chamanisme. Néanmoins des traits du néo-chamanisme comme de la « bienheureuse folie en christ » ont été des atouts qui lui ont permis de développer, avec une grande créativité, son identité propre. The figure of Aleksandr Gabyshev, the “shaman warrior” from Yakutsk, became the object of attention in social media in 2019-2020. Interest in Gabyshev was sparked both by the goal he declared (“to drive President Vladimir Putin out of the Kremlin”) and by his peculiar personality. This article draws on a wide range of materials gathered over the course of research work on a visual documentary about Gabyshev. The world view of the “shaman warrior” is a paradoxical tangle of native Yakut culture and Russian Orthodox tradition. Indeed, his behaviour and personality traits could be seen as meaningless and illogical contradictions in the context of shamanic tradition. Yet aspects of both neoshamanism and “blessed foolishness” were important assets that let him develop his personal identity with great creativity. Якутский «шаман-воин» Александр Габышев был центром внимания СМИ с 2019 по 2020 гг. Интерес этот был вызван как декларируемой целью «изгнать демона из Кремля», так и личностью самого Габышева. Статья основана на различных источниках, изученных в рамках работы о документальном фильме, посвящённом «шаману-воину». В его «видении мира» смешаны как коренные якутские, так и русские православные элементы. Во многом Габышев идёт по стопам «юродивых во Христе» русской православной традиции. Действительно, в рамках шаманизма его поведение можно рассматривать как ряд бессмысленных и нелогичных дейсвий. Тем не менее, такие черты неошаманизма, как «благословенное безумие во Христе», позволили ему очень креативно развить свою личность. mar., 16 avril 2024 15:23:13 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4648 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4660 Pendant près d’une décennie, de 1993 à 2002, l’auteur a vécu en Tchoukotka et consigné soigneusement ses observations et réflexions sur l’une des communautés locales de ces confins de l’Asie septentrionale : les Lygoravetlan (Tchouktches), traditionnellement éleveurs de rennes ou chasseurs de mammifères. Il restitue ainsi par fragments l’histoire mouvementée d’un peuple de l’Arctique sibérien confronté tour à tour à la conquête et à l’administration russes, à la soviétisation et à la Guerre froide, au désengagement de l’État et à l’assimilation. Au détour de la parole rapportée de ses interlocuteurs autochtones, il s’agira de découvrir le regard que portent les Tchouktches sur leur propre société, mais également un peu de ce qui se perd et de ce qui se maintient aujourd’hui. For almost a decade, from 1993 to 2002, the author lived in Chukotka and carefully recorded his observations and thoughts regarding one of the local communities of these northern Asian frontiers: the Lygoravetlan (Chukchi), traditional reindeer herders or mammal hunters. In this way, he recounts in fragments the turbulent history of a Siberian Arctic people confronted in turn with the Russian conquest and administration, Sovietization and the Cold War, State disengagement and assimilation. Through the words of his native interlocutors, one discovers how the Chukchi see their own society, as well as a little of what is being lost or maintained today. В течение почти десяти лет, с 1993 по 2002 гг., автор жил на Чукотке и тщательно фиксировал свои наблюдения и размышления об одной из местных общин на этих границах Северной Азии –– лыгораветланах (чукчах), традиционными промыслами которых являются пастушество, оленеводство или охота. Автор по кусочкам восстанавливает насыщенную событиями историю народов Сибирской Арктики, сталкивавшихся поочерёдно с российским завоеванием и правлением, с советизацией и холодной войной, с уклонением государства от своих обязательств и «ассимиляцией». Речь пойдёт о том, чтобы показать точку зрения чукчей на их общество, а также о том, что сегодня утрачивается и что сохраняется. mar., 16 avril 2024 15:24:02 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4660 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4664 La relative invisibilité dévolue aux réalités du Nord sibérien est de nature à entretenir des perceptions négatives telles que le froid, la nuit polaire, l’isolement, le silence, le système pénitentiaire russe, l’extractivisme à tout prix, ou « exotiques », comme les peuples autochtones, les aurores boréales, les cratères géants. Par contraste, le Nord est la principale source d’inspiration de Valentina Fanova qui met en valeur, dans son écriture, le sentiment d’une appartenance territoriale et d’une identité culturelle partagées. Sa « petite patrie » est au cœur d’essais pour créer une forme de géopoétique nordique où la sensibilité et l’intuition se mêlent à la connaissance intime, dessinant un itinéraire intellectuel dans les paysages, l’histoire et le cœur des habitants du Septentrion. The relative invisibility of the realities of the Siberian North is likely to foster negative perceptions—the cold, the polar night, isolation, silence, the Russian prison system, extractivism at all costs—or exotic ones—indigenous peoples, the northern lights, giant craters. In contrast, the North is the main source of inspiration for Valentina Fanova, whose writing emphasises the sense of shared territorial belonging and cultural identity. Her “little homeland” is at the heart of essays that create a form of Nordic geopoetics in which sensitivity and intuition mingle with intimate knowledge, charting an intellectual itinerary through the landscapes, history and hearts of the inhabitants of the Septentrion. Относительная малозаметность реалий Сибирского Севера способствовала формированию либо негативных представлений (о холоде, полярнoй ночи, удалённости от всего, безмолвия, российскoй тюремнoй системы, бездумной эксплуатации природных ресурсов), либо экзотических (о коренныx народах, северном сиянии, гигантскиx кратерах). Но для кого-то Север может стать и прекрасным источником вдохновения, как в случае Валентины Фановой, чьи произведения наполнены чувством общей территориальной принадлежности и культурной идентичности. Еë « малая родина » стала объединяющей темой для серии очерков, создающих своеобразную нордическую геопоэтику, в которой чувствительность и интуиция смешиваются с глубоким знанием, прокладывая интеллектуальный маршрут через ландшафты, историю и сердца жителей Септентриона. mar., 16 avril 2024 15:24:23 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4664 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4670 Au nom de sa « mission civilisatrice », la culture russe a largement déstabilisé les communautés de l’Arctique, y compris du point de vue du religieux, du genre et de l’intime : ainsi se sont bientôt tues la femme-kala à l’anus denté, l’épouse du Créateur qui coupe sa vulve pour en faire un petit chien doué de parole ou les sept filles de Nga dont le baiser vole l’âme, provoquant les maladies humaines. Leur ont succédé l’orthodoxe vertueuse, puis la saine kolkhozienne et aujourd’hui la vaillante patriote : la femme doit être libérée, à l’instar des sociétés « traditionnelles » elles-mêmes, des tabous et des interdits. Ou plutôt épouser ceux du civilisateur ? À partir des souvenirs de son enfance nomade et des récits des aînées, Anastasia Lapsui, Nénètse des toundras, restitue un fragment de chamanisme local à travers une séance chamanique, autour du corps et du féminin. In the name of its “civilizing mission”, Russian culture has largely destabilised the communities of the Arctic, including from the point of view of religion, gender and intimacy. For instance, the kala woman with the toothed anus soon fell silent, as did the Creator’s wife who cut off her vulva to make a small talking dog with it, or the seven daughters of Nga whose kisses steal the soul, causing human illnesses. These characters were succeeded by the virtuous Orthodox woman, then by the healthy kolkhozian, and today by the valiant patriot: women and “traditional” societies themselves must be liberated from taboos and prohibitions—or rather are they simply asked to espouse those of the civilizer? Based on the memories of her nomadic childhood and the stories of her elders, Anastasia Lapsui, Nenets of the tundras, restores a fragment of local shamanism through a shamanic session revolving around the body and feminity. Российская культура во имя своей «цивилизаторской миссии» сильно дестабилизировала народы Арктики, в том числе с религиозной, гендерной и сексуальной точек зрения. В процессе «цивилизации» пришлось замолчать женщине-кале с зубастым анусом, жене Создателя, разрезающей себе вульву и сотворяющей из неё говорящую собачку. Замолчали и семь дочерей Нги, чей поцелуй крадёт душу, вызывая у людей болезни. На смену им пришли сначала добродетельная православная xpиcтиaнкa, затем пышущая здоровьем колхозница и, наконец, современная доблестная патриотка: женщины должны быть освобождены от табу и запретов, как и сами «традиционные» общества. Или, скорее, им надо перенять табу и запреты цивилизаторов-«освободителей»? Основываясь на воспоминаниях о своем кочевом детстве и рассказах старших, Анастасия Лапсуй, тундровая ненка, воспроизводит фрагмент местного шаманизма через шаманский сеанс, связанный с телом и женским началом. mar., 16 avril 2024 15:24:43 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4670 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4673 mar., 16 avril 2024 15:31:06 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4673 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4674 mar., 16 avril 2024 15:32:24 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4674 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4675 mar., 16 avril 2024 15:33:13 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4675 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4676 mar., 16 avril 2024 15:33:42 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4676 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4678 mar., 16 avril 2024 15:44:02 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4678 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4680 mar., 16 avril 2024 15:45:10 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4680 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4682 mar., 16 avril 2024 15:50:45 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4682 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4684 mar., 16 avril 2024 15:51:45 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4684 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4685 mar., 16 avril 2024 15:52:44 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4685 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4687 mar., 16 avril 2024 15:53:48 +0200 http://interfas.univ-tlse2.fr/slavicaoccitania/4687